На днях пришел ко мне некто и принес мысль, благодаря которой у меня сошлись паззлы и сформировалась мысль о том, кто они по сути, наши принцессы-феечки, невинные и нездешние, старательно отмежевывающиеся от земной грязи, непрерывно грезящие и отлично управляемые.
Художники имеют дело с содержанием бессознательного постоянно. Для них важней визуальный аспект, где прослеживается дегуманизация (не путать с антигуманностью), то есть расчеловечивание образа, привнесение в него приятных дополнений типа крылышек-усиков-хвостиков-кошачьих ушек-вертикальных зрачков. Ну и что в этой дегуманизации такого? - спросит большинство. Это же просто игра, просто детская забава. А те взрослые, кто охотно ее подхватывает и воплощает в сотнях образцов стильного, но вполне дробчибельного глянца - они тоже просто... забавляются.
Ага. А инквизиция просто слегка подогревала желание обвиняемых раскаяться.
Информационный поток в наши дни уже не река, протекающая по четко определенному руслу, а скорее разрозненные пятачки суши посреди вечно штормящего океана. Но мы, в отличие от опытных островитян, делаем вид, будто твердо стоим ногами на земле, где нам ничего не грозит. Повернулся спиной к океану - и нет его. А то, что с другой стороны этой, с позволения сказать, суши открывается точно такой же вид на океан - ну и что? Зажмурься, шоры надень. Да не нарушит реал твоей психической слепоты.
Чего мы особенно успешно не понимаем, так это внутреннего мира современного ребенка. Неудивительно: таких средств познания мира, какие в его распоряжении имеются, ни у кого из нас не было. Откуда нам знать, каковы последствия серфинга в интернете, ведения блога и увлечения компьютерными играми? Но и запретить ребенку жить тем, чем живут все его сверстники - "на всякий случай" - не чересчур ли это будет?
Словом, нас спасает неведение и лосеведение. Лосеведы, существа, не знающие о детской психике ни черта, но с апломбом выдающие "ребенок еще не понимает", "ребенок просто играет", что-то там себе придумывают про сферическое детачько в вакууме - тем и утешаются. Медитируют на ангелочков, кои развиваются и реагируют только так, как удобно родителям: не задают неловких вопросов, не повторяют родительских скабрезностей, не усваивают дурных привычек, не проявляют любопытства к теме секса и насилия - и при этом не врут!
И это человеческие дети? Что в них человеческого, дорогие мои, хорошие? Им бы крылушки да нимб - и заодно всё ниже пояса ампутировать, чтобы уж наверняка закрепить серафическую природу кастрированного, ах, пардон, очищенного от скверны. А вы что думали? Обратной стороной лосеведского ханжества и невежества выступает "мастерство" растлителя, насильника, садиста. Всегда. Потому-то "невинные" феечки и демонстрируют бесперечь свою фемининную, а то и гиперсексуальную природу, как бы намекая на бурную личную жизнь. Да и героини их опусов коллекционируют мужские сердца (а подчас и не сердца вовсе). Их не может остановить ни увечье, ни моральная травма, ни даже другой биологический вид "объекта". Странные
Хочу добавить, что описанные
Это были до странности нефункциональные существа, поистине словно вышедшие из-под руки одного мастера: чистенькие и нежненькие с виду, но глубоко увечные внутри, они были не созданы для жизни, для взросления, для самореализации - нет, они, казалось, родились лишь для того, чтобы с ними играли, безжалостно ломая, пока они не сломаются окончательно и не обретут заслуженный покой в груде хлама на чердаке или в мусорном баке. О да, в мусорном баке они смотрелись бы очень трогательно. Так сказать, напоследок.
Будучи по природе своей куклами, они не стеснялись и таких вещей, от которых у живого человека случилось бы выпадение сознания, а заодно и вегетативное состояние. Как будто в свое время уже прошли через подобное выпадение из-за насилия и их расщепило на покорную куклу и равнодушного наблюдателя за теми мерзостями, которые проделывают с куклой.
Это странное, насквозь больное существо предлагается современной культуре в качестве идеала. А поскольку дети обладают мощной детской эмпатией и интуицией, они чувствуют не декларативные, но реальные потребности окружающих.
Можно сколь угодно долго рассуждать о феминизме, о равенстве полов, о свободе самовыражения, но если родитель, а там и социум сызмальства дают ребенку понять, что им нравится несмышленыш, в упор не видящий "плохих вещей" - что ж, тот говорит себе, словно Жюльен Сорель при виде Матильды де Ла-Моль: "Уж если она кажется этим куклам такой замечательной, стоит рассмотреть ее хорошенько. По крайней мере буду хоть знать, в чем заключается совершенство, по мнению этих людей". В чем-в чем... В очередной кукле!
А потом ребенок либо ломается, либо оттачивает искусство маскировки, косит под ангелочка, скрывая свои истинные интересы и мотивации, дабы не расстраивать мамочку и не разочаровывать папочку. Притом, что детство дано ребенку не для того, чтобы взрослые в него игрались, как в Барби, а чтобы узнать побольше о реальном мире до того, как придется с этим миром взаимодействовать. Взрослые же от ребенка ожидают, что он будет чист и невинен до того самого момента, пока им, взрослым, не придет в голову поговорить с ним о птичках, пчелках, пестиках, тычинках и отмывании денег. А до того времени пусть пытливость и любознательность дитяти будут направлены на что-нибудь, чем мамочка может похвастаться - на английский, балет и баскетбол. Или пусть притворяется чистеньким перед взрослыми.
До тех пор, пока кому-нибуль не захочется эту куколку испачкать.
Запрет на взросление и одновременно страх перед взрослением, сколь ни удивительно, не сливаются в экстазе и не формируют полную гармонию в душе подростка. Сознательно или подсознательно тот понимает: остаться ребенком не удастся. Через несколько лет сойдет весь этот пушок персика, вся эта млечная сладость, и нежность, и угловатость. Тинейджер станет слишком большим, слишком жестким, слишком волосатым и слишком самостоятельным, чтобы вызывать у некоей части населения (больной, надо сказать, на всю голову) неконтролируемую тягу, умиление, желание покровительствовать, растлевая, и растлевать, покровительствуя. В общем, рано или поздно придется стать одним из отвратительных, уродливых, толстых, морщинистых, обремененных заботами взрослых. Какой. Кошмар.
Так, по шажку, по капле начинается расщепление и отдаление человека от окружающей действительности, выведение - хотя бы частичное - его личности из-под прессинга реала. Пока некая часть страдает от того, сколь мир жесток и груб, уравновешивая ее страдания, в эмпиреи уносится альтернативная личность или хотя бы Персона (она же Маска - конформное, социально одобряемое прикрытие Тени, каковую большинство людей вытесняет и даже отрицает, полагая, будто им, словно вампирам, удастся не отбрасывать тени).
Эмпиреи могут быть самыми разными - от глянцевых журналов до приторного чтива. Истории тоже простираются от полудетского "она была принцессой даждя и насила сиребриное платье с блесками" до тошнотворного чен-слэша. И всё это один Неверленд, земля дурачка Питера Пэна и нестареющей Тинкербелл. А вы что думали, в Неверлендах нет Мертвых болот и Долин Смерти? Есть, есть, как же без них. Просто дивные обитатели Неверленда предпочитают показывать туристам невинные с виду зеленые лужайки, пока однажды травка не разойдется с чавканьем под вашими ногами и не сомкнется над вашей головой.
И еще одна закавыка, о которой упоминает визитер, представляя зрителю кукольное "лицо, полностью обработанное, расщепленное, готовое повиноваться воли мастера и бесконечно занудно похожее на тех, кто был до нее". Кукле - каждой - кажется, будто она не такая, как все. Между тем они совершенно одинаковы: нежненькие, чистенькие, пустенькие. Личностью они станут, теряя "свежак" и приобретая взамен индивидуальность - неудобную, вызывающую двойственные чувства. Ну а сейчас они всего лишь продукт конвейерного производства невинных и нездешних принцессок. Разумеется, многим нравится, что этот продукт можно наряжать и обнажать, запирать в башнях, подвергать заклятьям, трахать принцами и разбойниками, ломать и выбрасывать на помойку - чтобы сменить на модель поновее.
Ну разве не завидная участь? Как не завидовать такому счастью?
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →